с 10:00 до 22:00
Ежедневно
г.Москва м.Павелецкая,
ул.Зацепский вал, д.5
Сегодня тема нашей беседы саморазвитие человека. Каковы его истоки и в чем могут таиться камни преткновения, о которых мы, естественно, даже не подозреваем, когда решаемся следовать пути развития и выбираем для себя именно этот ориентир в жизни.
На этом пути нас ожидает много открытий, инсайтов, ключевых моментов, в которых с нами происходит внутреннее преображение. Но в то же время мы столкнемся с множеством препятствий, а также разочарований, т.к. открытие новых миров внутри и вокруг нас сопряжено и с утратами. Утратами прежних обжитых представлений, чрезмерных ожиданий, коварных иллюзий, самонадеянных планов. Но парадокс заключается в том, что следуя пути развития, мы все-таки получаем больше, чем теряем.
Ведь развитие – это не линейный процесс, а имеющий, скорее, путанную и замысловатую траекторию, которую очень сложно постичь, и то, что сегодня кажется убытком, завтра может обернуться прибылью. Нормальное развитие не является автоматическим процессом, когда само собой что-то происходит, - должно прийти творческое решение. Развитие – это всегда усложнение, это своего рода духовные трансформации, которые мы проживаем, или которые случаются с нами, помимо нашей воли и желания, такое тоже бывает.
Все эти проблемы, связанные с темой саморазвития, мы рассмотрим в свете таких интересных и неоднозначных явлений как идеализация и всемогущество, которые известны, описаны, и по сей день изучаются и исследуются в каждодневной психологической и психоаналитической клинической практике. Идеализация и всемогущество зачастую оказываются одними из главных камней преткновения, застопоривающими процесс развития, саморазвитие.
Идеализация – истоки и смысл. Первый сверхчеловек в жизни ребенка
Что такое идеализация? В самом общем приближении мы можем говорить об идеализации как о процессе, который действует в воображаемом поле, т.е. речь идет о не о чем-либо реальном, реальном объекте, а о некоем образе, который мы создаем в собственном воображении.
Каждый человек в той или иной мере склонен к идеализациям. Всем нам так хочется верить в то, что те люди, от которых мы зависимы в жизненных обстоятельствах (что неизбежно), обладают неоспоримыми достоинствами, бесконечно мудры и добры, всезнающи и совершенны. Это происходит неосознанно с целью защититься от страха перед неуверенностью и неопределенностью в жизни. Если мы верим в совершенство человека, от которого зависит дальнейшее разрешение нашей проблемы, это дает нам чувство безопасности и опоры. Но вдруг обнаружив обратное – мы подвергаемся сокрушительной силе разочарования, гнева и чувства горечи от столкновения с крушением иллюзии о гарантируемой идеализацией безопасности.
Идеализацию можно выразить словами Шекспира «Любовь слепа и нас лишает глаз». Это не значит, что мы можем целиком и полностью отождествлять идеализацию и влюбленность, но определенное сходство между этими состояниями-отношениями к другому имеются. Это подметил еще проницательный взгляд Зигмунда Фрейда, который видел общий исток в состоянии влюбленности и идеализации – поиск в Другом самого себя, своей недостающей части, причем воображаемого идеального полюса своего Я.
Влюбляясь или идеализируя другого, человек стремится обрести в нем то, чего ему не хватает для достижения полноты - идеальной целостности, гармонии и завершенности. Потому при идеализации мы так и превозносим и преувеличиваем в собственном сознании другого человека.
Следует отличать нормальную идеализацию от чрезмерной, архаичной по своей сути. Зрелым любовным отношениям присуща нормальная идеализация. Архаичная же идеализация имеет отношение к образу матери, возникающему у ребенка в пору его витальной зависимости от нее. Представим себе, как крошечный малыш может воспринимать свою мать, которая видится ему огромной, сильной, она представляется ему буквально сверхчеловеком.
Шандор Ференци, венгерский психоаналитик, одним из первых заговорил об процессе идеализации, как о постепенном замещении примитивных фантазий собственного всемогущества младенцем примитивными фантазиями о всемогуществе матери. Ребенок слепо верит в безграничную силу и возможности своих родителей, на этом стоим. Но и взрослые люди продолжают идеализировать. У очень многих людей этот процесс носит архаичный характер.
Почему так происходит? Вероятно, мы получаем дивиденды от этого, иначе, зачем бы люди идеализировали кого бы то ни было.
Главный смысл идеализации в сохранении чувства безопасности. Во-первых, рядом с таким идеальным человеком уже вроде бы и не так страшно, он всегда защитит, в нужный момент подставит плечо, он знает ответы на все вопросы, разрешит любую сложную ситуацию. Ну и так далее.
Другая важная составляющая идеализации – защита от сложных амбивалентных чувств по отношению к человеку, от которого мы зависим, являющемуся для нас значимым или к кому испытываем чувство влюбленности. Идеализация защищает нас от переживания амбивалентности по отношению к другому, от двойственности наших чувств. Ведь всегда есть полюс любви и есть полюс ненависти, которые очень быстро могут сменять друг друга.
Чем ближе идеализация к архаичному переживанию, характерному для ранних отношений с материнским образом, тем сильнее и фанатичнее человек будет верить в превосходство и непогрешимость другого, и с тем более сокрушительной яростью он будет низвергать тех, кто не соответствует его идеалам, нормам и представлениям.
Но сложно себе представить, как вообще возможно этому идеальному другому никогда не ошибиться и не совершить «непоправимой ошибки», за это всегда следует жестокая расплата. Ведь идеализация невозможна без своего другого полюса – полюса обесценивания, когда идеал свергается с пьедестала. Как только качели качнулись в другую сторону – только что прекрасный и совершенный человек резко утрачивает свои идеальные характеристики, и подвергается безжалостному обесцениванию, порицанию и растаптыванию.
Это еще и способ контролировать другого. Ведь идеально хороший человек ничего плохого нам не сделает. В этом смысле идеализация всегда оборачивается своей противоположностью - идеей преследования, идеей о том, что тот, кого я столь сильно идеализирую, вернется и нападет на меня, и что он может меня уничтожить. Идеализируя другого, человек порождает искаженный фантазийный мир, который крайне далек от реального положения вещей, и в котором в Другого помещаются как части собственного Я – как идеальные, совершенные (бессознательные устремления быть этим совершенством), но также и преследующие, атакующие (моя же собственная агрессия, не признанная мной).
Следует отметить, что идеализация, которая имеет более высоко организованный характер, не приводит к таким ужасным следствиям, и мы можем сохранить другого, свою любовь и признательность к нему, эмоциональную связь с ним, отношения – профессиональные или любовные, даже сталкиваясь с несовершенствами другого. Мы сохраняем связь, не уничтожая его, не обесценивая, т.к. есть принятие амбивалентности, т.е. неоднозначности, двойственности наших переживаний по отношению к другим людям.
Зеркальный нарциссический образ – идеальное Я
Говоря о полюсе идеального Я, мы можем обратиться к Жаку Лакану, который связывал происхождение этого полюса с потребностью ребенка вписаться в материнское желание. Т.е. проще говоря, речь идет о желании быть желанным ею, о желании ее желания по отношению к самому себе. Ребенок вписывается в очаг материнского желания – с этого, по мнению Лакана, начинается становление психики ребенка. С этим же связано и происхождение Идеального Я.
И в связи с этим Лакан говорит о так называемой стадии зеркала – крайне важной в человеческом развитии. Он так и говорит – ребенок до стадии зеркала и ребенок после стадии зеркала. В классических классификациях периодов детского развития стадию зеркала можно соотнести с кризисом одного года, при прохождении которого ребенок начинает осваивать речь.
Столкновение с зеркальной поверхностью как бы удваивает реальность – мы видим здесь и там, в зазеркалье. Это раздвоение особым образом преломляет реальное пространство, меняя его характеристики как визуально, так и в плане нашего психологического восприятия, переводя нас из реального пространства еще и в воображаемое поле, в мир иллюзий, связанный с отзеркаливающими, расширяющими, умножающими пространственные характеристики свойствами зеркала.
Ребенок, столкнувшись впервые со своим отражением в зеркале, переживает грандиозное событие – обнаружение себя, но это обнаружение происходит в образе другого, в собственном отражении в зеркале. По мнению Лакана, этот зеркальный образ самого себя, приходящий извне, это отражение в зеркале – собирает разрозненные до этого части собственного тела в единый образ. И ребенок может теперь себя представить, отождествить себя с этим образом, который приходит к нему извне, из зеркального отражения. С этого момента ребенок признает собственное Я, но это Я пришло извне, оно находится в другом, в его отражении.
Стадия зеркала, знаменующая формирование нарциссизма – то, что образует первый гештальт в жизни каждого человека – собирание моего Я в единую целостность. Дети до определенного возраста так и называют себя – не Я, а по имени. Голос матери, называющей имя ребенка, также как зеркало возвращает ему себя, дает ему представление себя. Ребенок отождествляет себя и с речами матери, обращенными к нему. Т.е. собственный образ, представление о себе ребенок получает извне. Взгляд матери – также позволяет ребенку обнаруживать себя, он идентифицируется со взглядом матери на себя, с ее голосом, обращенным к нему.
Лакан говорит об этом сложном и драматичном процессе становления Я словами Артура Рембо: «Я – это другой», т.к. я обнаруживаю себя через другого, тем самым происходит отождествление меня с другим: мое Я подобно тому другому, оно никогда не тождественно мне. В этой логике единство Я, целостность Я всегда будет крайне неустойчива, т.к. имеет воображаемый характер, иначе можно сказать – идеальный характер, и здесь не на что опереться.
В этой зеркальной нарциссической логике поиска идеальных взаимоотражений вообще не понятно, что такое Я - нас всегда как минимум двое, наше Я никогда не одно, их много, Я - это множественность идентификаций, совокупность отождествлений с кем-то другим.
Фрейд говорил о том, что у каждого человека присутствует образ другого, и этот другой выступает в качестве образца. Без этого другого наше Я не может состояться, другой для нас как образец, прототип, онтологическое присутствие, которое делает возможным для нас идентификацию, самоопределение. Поэтому процесс становления Я так интимно связан с механизмом идеализации. Речь идет о поиске идеального отражения, такого отражения, которое сделает меня полным, целостным, гармоничным, даст мне больше устойчивости в жизни, соберет мое слабое и неустойчивое переживание Я в некоем идеальном целостном образе.
Идеализируя кого-то или что-то, человек стремится к тому, что ему не хватает, это стремление компенсировать собственные несовершенства, пустоту, слабости, дефекты, невозможность справиться с непереносимыми частями реальности внешней и внутренней. И, с одной стороны, это мираж, который неизбежно приводит к разочарованию и разобщению с собой и другими, но с другой стороны, это стремление задает нам возможность поиска, сообщает нам тонкую энергию вдохновения для создания новых целей и планов в жизни, энергию творчества, активируя наш интерес к другим людям, желание вступать в отношения.
Лакан говорит нам о том, что когда мы встречаемся с другим человеком, в его лице мы встречаемся с двумя образами – образами собственного Я и идеальным образом другого. В силу этого между мной и другим простирается пропасть из моих образов, фантазий, ожиданий. Поэтому и не происходит реальная встреча, что сталкиваются взаимные проекции, в которых как в зеркале отражаются взаимные ожидания, связанные с поиском идеального нарциссического образа. Для реальной встречи нам необходимо столкнуться с подлинным Я и подлинным Другим, поэтому разочарование неизбежно, но оно же и является условием этой подлинной реальной Встречи.
Эстетический конфликт
Еще один замечательный концепт идеального измерения, принадлежащий Дональду Мельтцеру - английскому психоаналитику. Мельтцер вводит понятие Красоты, причем красоты не в абстрактном значении, а данной нам в непосредственном переживании. По мысли Мельтцера, для развития Я определяющим моментом является понятие Красоты. Речь идет об очень конкретном переживании ребенком красоты матери, материнского лица.
Метльтцер говорит нам о том, что уже с самого начала жизни присутствие матери, ее лицо, глаза, грудь во время кормления, производят на ребенка сильнейшее впечатление. Эти переживания контакта с матерью вызывают бурные эмоции, а также стимулируют эстетические чувства у ребенка. Мать, дарящая нежность и удовольствия, вызывает прекрасные экстатические переживания.
Но та же мать поражает младенца и своей загадочностью, непредсказуемостью, тайной, ибо ее настроения меняются, и она вдруг охладевает, отдаляется, проявляет недовольство или нетерпение. Эти загадочные перемены, происходящие с матерью, по мнению Мельтцера, стимулируют эпистемофилический инстинкт (стремление познать истину) и творческое воображение, таким образом формируется образ пространства внутри матери, которое обещает не только опыт переживания удовольствия и красоты, но и переживание душевной боли.
Этот опыт сформирует в человеке эстетический конфликт – переживание двусмысленности и неопределенности красоты, эстетический конфликт, который охватывает как возвышенное, так и извращенное, ужасное. И то, и другое, как известно, захватывает наше воображение, заставляя испытывать сильнейшие эмоции.
В этом смысле красота выступает тем, что определяет смыслы нашего опыта, дает вектор для дальнейшего движения и развития. Красота как некий потенциал, который раскрывает для нас принципиальный конфликт ужасного и прекрасного, конфликт отдаления и близости с другим. Эстетический конфликт находится в центре наших отношений с другим, лежит в основе эмоционального опыта любви и ненависти.
Сексуализация, идеализация – это попытки как-то справиться с этой красотой, вызывающие столь бурные и противоречивые переживания, способ справиться с эстетическим конфликтом, со страхом неопределенности, раздирающим нас.
Мельтцер уловил это колебание между нарциссизмом и вступлением в объектные отношения. Как совершается этот переход, как он возможен? Насколько мы способны справиться с эстетическим конфликтом в себе, с переживанием неопределенности, которую он вызывает, настолько мы способны к открытости, близости с другими людьми, настолько мы можем поддерживать эмоциональные живые связи с миром. Что мы можем сделать – это смягчить размах этих качелей любви – ненависти.
Выдержать и, мало того, выразить неопределенность красоты для нас становится крайне важным, это признак развития. Речь идет о создании таких эстетических объектов в совместно разделяемом с другими людьми символическом пространстве, которые имеют внутреннюю интимную связь с первоначальной красотой материнского лица.
Мельтцер говорит нам о красоте интимности – это то тайное пространство внутри нас, которое возникло на основе этого эстетического конфликта. В это место мы отступаем, когда мы устали от внешнего мира и хотим зарядиться от своих внутренних источников. Это то пространство, из которого мы черпаем силы и вдохновение.
Религиозное чувство. Сверхъестественные присутствия
И еще одна грань идеализации, о которой мне хочется сегодня немного поговорить - это религиозные корни идеализации. И об этом концепт Джеймса Гротштейна о невыразимом субъекте бессознательного и о сверхъестественных присутствиях, связанных с ним.
Джеймс Гротштейн в своих психоаналитических исследованиях пытался распознать, по его собственным словам, автора сновидений, которые мы видим. И он пришел к выводу, что есть часть Я, которая не связана с дневным бодрствующим Я (феноменальное Я), а которая связана с иным пластом психической жизни, которая никак не обозначается в дневном сознании, а только лишь в сновидениях. Он назвал эту часть Я – невыразимый субъект бессознательного (мистическое Я, сакральное Я).
Невыразимый субъект бессознательного - структура психики, по мнению Гротштейна, которая является сакральной и имеет отношение к нуминозному опыту. Эта часть в нас имеет дело с самыми сложными явлениями, которые мы не способны представить в сознании, она охватывает сложность и хаос, пытаясь придать им человеческий смысл и формы, доступные для нашего понимания.
Эту же часть Гротштейн связывает с религиозными аспектами жизни людей. Вообще, религиозность очень глубоко и интимно связана с идеализацией. В религиозных верованиях люди выражают свои потребности в присутствии всемогущественного сверхъестественного существа, который будет проявлять заботу и защищать от любых напастей.
Невыразимый субъект бессознательного – таинственная область в нас, мудрое и сверхъестественное присутствие, аналог бога у мистиков. Это та часть, к которой мы обращаемся в поисках Бога, когда мы нуждаемся в божественном присутствии.
Человек всегда находился в поисках идеала, идеального образа. Издревле люди создавали верования, мифы о героях, сказания о мессии, о богах, которым приписывали исключительные качества, невероятные способности, сверхъестественные возможности. Это области идеального измерения, спиритуализации, чудесного, связанные с нашими попытками выражения представлений о невероятных возможностях и желание в опыте религиозного ритуала или обряда присоединиться к этой божественной сверхъестественной силе, чтобы получить толику ее возможностей.
Тема поиска Бога издревле была связана еще и с индивидуацией, становлением субъекта. Человек стремится познать свою индивидуальную судьбу, линию своей жизни, чтобы не сбиться с правильного пути, а следовать предначертанному тебе свыше, прийти в «правильное» место, предназначенное именно для тебя.
Для Гротштейна невыразимый субъект бессознательного в нас – это нуминозное присутствие, является максимально возможным приближением к религиозному опыту. В этом смысле невыразимый субъект бессознательного - выразитель мифопоэтической способности психики, благодаря которой мы можем вступать в схватку с внутренними демонами, созданными нами самими, нашим воображением и бессознательной фантазийной деятельностью.
Наша открытость к переживанию фонового присутствия невыразимого субъекта бессознательного в некоей глубине нас подобна присутствию идеального объекта в нашей жизни, она обеспечивает ощущение поддержки изнутри, правильного направления в жизни, лучшего понимания своей судьбы, обеспечения путешествия по собственной жизни, ощущение чувства устойчивости и опоры. По словам Гротштейна, это переживание схоже с концептом ангела-хранителя – внутренней божественности, присущей человеческому воображению, оберегающая сила внутри нас.
Невыразимый субъект бессознательного, по словам Гротштейна, выражает принцип непрерывности, обеспечения связи с миром, который в религиозном смысле можно назвать Богом внутри нас. Невыразимый субъект бессознательного - это держатель золотой нити Дао, связывающей все сущее и нас с сущим, дарующий нам ощущение движения, дыхания и самой жизни, ощущения себя в потоке.
Всемогущество. Обратная сторона медали
Всемогущество – идеализация, направленная на самого себя. Это опять же способ справиться с чувством тревоги от неуверенности, страх перед неопределенностью и собственной беззащитностью. Это иллюзорная попытка овладеть бесконечностью (Матте Бланко) и непредсказуемостью жизни.
Шандор Ференци: «Все дети живут в счастливой иллюзии всемогущества, которым они действительно когда-то обладали - пусть даже только в чреве матери. От интуиции и удачи зависит - смогут ли они сохранить чувство всемогущество в более позднем возрасте или приумножат собой число пессимистов, которые по самым ничтожным поводам чувствуют себя обойденными, считая себя пасынками судьбы, поскольку не могут оставаться ее единственными или любимыми детьми».
Говоря о всемогуществе, нужно отметить, что определенная толика переживания, напоминающего чувство всемогущества без утраты адекватности, конечно, бывает иной раз очень даже уместна. Особенно это характерно для периодов создания чего-то нового в жизни, когда нам нужно сдвинуть в мертвой точки большое дело. Но это отдельная тема, об этом особая речь.
Винникотт, в частности, говорил о «благотворном всемогуществе», как о неотъемлемом праве каждого здорового младенца, окруженного заботой достаточно хорошей матери. В дальнейшем это ощущение «благотворного всемогущества» служит источником внутренней веры в себя и подлинного интереса к людям, к новым идеям, ценностям, человек всегда находит в себе то, ради чего стоит жить. И если ли мы вынесли это ощущение из детства – это навсегда останется с нами, мы навсегда сохраним это чувство устойчивости и опоры в себе.
Если же нам не хватает этого ощущения опоры в самом себе, тогда человек нуждается в поддержке со стороны других, в так называемых поддерживающих объектах. Он находит для себя другого, в которого помещает идеальный нарциссический образ, и дальше происходит слияние с идеализируемым образом другого, которое дает на какое-то время иллюзию уверенности и ощущение равновесия. Но ненадолго. Такая опора очень хрупка, и мы попадаем в мощную зависимость от отношения к нам со стороны идеализируемого человека.
Некоторым людям ощущение собственного всемогущества помогает структурировать их внутренний мир. Такой человек пытается убедить себя и других, что ему доступно все.
Примитивная идеализация и всемогущество – препятствия на пути нашего взросления и развития. Вред этих защит в том, что наша психическая жизнь словно застывает, нет никакой подвижности, нет возможности для любой живой мысли, живого чувства, проявления – только так и не иначе! С таким человеком может быть очень сложно общаться и взаимодействовать. Да и ему самому может быть очень тяжело.
Такой человек замирает в статической неподвижности, он не дает себе возможности проявиться более спонтанно, свободно, и другим мешает, т.к. любое движение извне сразу отдается сильнейшей тревогой и сопротивлением этому движению внутри человека, в его внутренней реальности.
Разрешение конфликта
Разрешение конфликта, связанного с идеализацией и всемогуществом, в том, чтобы принимать ограничения – как свои собственные, так и имеющие отношение к жизни в целом. Да, мы не всесильны. Да, часто происходящее никак не согласуется с нашими желаниями и потребностями. И возможности нашего тела далеко не безграничны. А делая определенный выбор в жизни, мы отказываемся от других альтернатив. Да, есть предел наших требований к себе, также и к другим людям. И наши близкие далеко не так идеальны, как нам этого хотелось бы. Увы, все это так.
Проблема не в том, чтобы отказаться от идеалов и постоянно сомневаться в себе. Проблема в том, чтобы наши представления о себе, о других людях не были застывшей структурой, а чтобы мы стремились к более реалистичному пониманию как себя, так и других людей, а также развивали в себе способность к принятию нестабильности, характерной для жизни, стремились лучше различать возможное и невозможное, - все это позволит нам быть более эффективными.
Меняются и наши отношения с идеалами – это не то, что мы должны достичь и чем-то обладать, идеал - это тонкая энергия вдохновения, которая ведет нас по жизни, сообщая нам энергию и силу, это вектор наших устремлений. Развитие всегда побеждает, если интересы развития мы ставим выше, чем какие-либо иные личные мотивы. И это связано с нашим идеалом, с неким идеальным измерением, о котором мы столько сегодня говорили.
И Лакан, и Мельтцер, и Гротшейн – все авторы, которых мы сегодня рассмотрели в связи с темой идеализации – каждый из них предлагает свой взгляд на эти проблемы и связанные с ней конфликты, и свой путь выхода из этих закрепощающих нас нарциссических уз. Но то, что их объединяет – это взгляд на развитие как на возможность выхода в мир других людей в более открытой манере, но при этом не утрачивая связь со своей интимной внутренней сутью, своим внутренним Я, которое на языке Лакана, Мельтцера и Гротштейна обозначается так по-разному, но их объединяет общий смысл.