Бессознательное - мир бессознательного Джеймса Гротштейна

Миры бессознательного

В психоанализе центром исследования и предельного внимания является бессознательное. Зигмунд Фрейд развернул нас к представлению о «другой сцене» и тем самым вывел на бескрайние просторы бессознательного мира. Как первопроходец он приоткрыл завесу и дал импульс к дальнейшим размышлениям о том, как устроена душевная жизнь человека.

С тех давних пор видение и представление о бессознательном в психоаналитическом мире постоянно подвергалось пересмотрам. На сегодняшний день мы знаем о существовании разных бессознательных – есть бессознательное Фрейда, Лейбница, Гартмана, Шопенгауэра, Юнга, Биона, Лакана, Кляйн. И этот ряд можно продолжить.

Сегодня главный герой нашей беседы - бессознательное Джеймса Гротштейна, то как он понимает и трактует это загадочное явление.

Тайна целостности

Бессознательное Джеймса Гротштейна – Незнакомец в тебе

Основываясь на своих изысканиях и клиническом опыте, Джеймс Гротштейн пересматривает теории Фрейда, Кляйн и Биона, и интегрируя все эти взгляды, предлагает свое видение бессознательного.

По мнению Гротштейна, бессознательное – отнюдь не кипящий котел влечений Фрейда, и не мир преследующих и садистических объектов Кляйн. Гротштейн открывает совсем другое бессознательное - мудрое и таинственное сверхъестественное присутствие, мир, сквозь который просвечивают сакральные обители богов, даймонов, сказителей и муз.

Гротштейн вводит на аналитическую сцену невыразимого субъекта бессознательного. Невыразимый субъект бессознательного (Незнакомец в тебе) – мифопоэтическая часть нашей психики, структура, с которой мы вступаем в диалог в сновидениях. Эта структура недоступна для непосредственного восприятия и воздействия, Гротштейн наделяет ее нотками сакральности, нуминозности. Эта часть нашего Я может проявляться только лишь опосредовано, через наше феноменальное Я, если мы открыты для ее влияний. И нам нужен этот диалог.

«Сновидение – это эпифания божественной беседы между невыразимым и феноменальным субъектами. Оно представляет собой прочтение нашего существования на пути между былым и грядущим бытием… Повествование собирает возгласы из всех уголков психики и вплетает их в ткань сновидения, чтобы их история могла быть рассказана» (Д.Гротштейн).

Невыразимый субъект своими мифологемами, поэзисами, сказками и нарративами позволяет нам перерабатывать хаотические, фрагментированные элементы ментальной и эмоциональной боли. Благодаря взаимодействиям с этой структурой мы в состоянии соприкасаться со сложными аспектами опыта, жить в близости непостижимого, воспринимать бесконечность, сложность и хаос мира, переживать столкновения с этим, придавая сложному опыту человеческие формы, облик и смыслы в рамках, доступных нашему пониманию.

Если для Фрейда образ бессознательного представлялся как «Другая сцена», то Гротштейн маркирует бессознательное как присутствие «Незнакомца в тебе».

Образ «Другой сцены» Зигмунда Фрейда кристаллизует в нашем воображении некий сюжет, отправляя нас к прошлому, к воспоминаниям, к тому, чтобы воспроизвести нечто утраченное в памяти, восстановить историю, обрести потерянные связи.

Образ «Незнакомца в тебе», адресуясь к иным пластам психики, совершенно по-другому настраивает наше восприятие. Нам имплицитно задается ситуация, когда «не я, но через меня», «не Я, но мною». Мы переживаем трансформацию в субъективности, переворачивание привычной картины. Охваченные «незнакомцем в тебе», мы утрачиваем субъектность, превращаясь в зрителя, в нас возникает образ внутренней аудитории, наша субъектность перемещается именно в эту точку. Мы попадаем не в систему смутных воспоминаний и образов, а в некое фантастическое пространство, где бог его знает, что происходит и не совсем ясна наша роль в происходящем.

«Незнакомец в тебе» обращает нас к мифологическому ракурсу, к мифологическому мышлению и мифопоэтической способности психики, о которой и говорит Гротштейн. Мы соприкасаемся с этим прекрасным, завораживающим, но в чем-то и пугающим миром, тем самым раскрываясь к отношениям с элементами чудесного, сакрального, мистического. Мы не вспоминаем, а творим, создаем нечто, точнее, даже позволяем чему-то в себе творить в нас. Речь идет о том, чтобы сложился дуэт между невыразимым субъектом и феноменальным субъектом, в противном случае, нас ожидает бесконечная борьба с собственной природой и естеством.

В «Другой сцене» Фрейда мы переживали локальную утрату управления, а у Гротштейна речь идет о тотальной передаче системы управления. Появляется Другой – и у нас возникает образ переноса - образ Другого во мне, который может воплощать как ангельские, так и демонические характеристики, отражающие, в свою очередь, ангельскую и демоническую сторону бессознательного, но и мои собственные привнесения в эти мифические персоналии. Т.е. невыразимый субъект не только выражает, но и вмещает. Перед нами раскрывается сложно организованный «матрешечный» мир нашего бессознательного.

Экономическое, символическое и элемент чудесного – нам нужен миф

Говоря о бессознательном Гротштейна, мы имеем дело с констелляциями, матрешечными соединениями, это такой микрокосм в макрокосме. Ангельская и демоническая стороны бессознательного раскрываются посредством персоналий сверхъестественных присутствий. У Гротштейна сверхъестественные присутствия – мифопоэтические фигуры внутренней и внешней реальности. Это могут быть как персоналии, имеющие положительное значение в экономике психики, так и «мошеннические объекты» - преследующие демоны, созданные нами самими.

«Я пришел к выводу – то, что мы называем внутренними объектами, в действительности является «третьим видом». Это химерические (гибридные) конгломераты, полученные при перемешивании образа реального объекта, продуктов расщепления и проективных идентификаций аспектов субъекта» (Д.Гротштейн).

Сверхъестественные присутствия – это «обитатели» внутреннего мира, эквивалент врожденных пре-концепций Биона и бессознательных фантазий о фантомах и монстрах, образующихся в процессе проективных идентификаций, Мелани Кляйн.

Демоническая сторона сверхъестественных присутствий - преследующие демоны, которых мы наблюдаем в аналитическом пространстве как присутствие и проявления архаичного Супер-эго, преследующих и атакующих внутренних объектов. Джеймс Гротштейн связывает возникновение этих фигур с желанием защититься от Реального («О» Биона).

Доброжелательная сторона сверхъестественных присутствий связывается Гротштейном с «фоновым присутствием первичной идентификации». Фоновое присутствие первичной идентификации - открытость влияниям невыразимого субъекта бессознательного, обеспечивающая ощущение внутренней поддержки, образ мудрого проводника в сложных перипетиях жизни, мифический эквивалент ангела-хранителя.

Итак, в образах «Незнакомца в тебе», невыразимого субъекта бессознательного, фонового присутствия первичной идентификации – во всех этих мифологических структурах нам приоткрывается О Биона, Реальное в языке Лакана, Ананке (Необходимость).

Так постепенно, снимая слой за слоем, мы приближаемся к первоисточнику, первообразу. Фоновое присутствие первичной идентификации Гротштейн уподобляет «поддерживающему материнскому окружению» Винникотта. По сути, это мифический и фантазийный аналог переживания младенцем «материнского окружения», обеспечивающий ощущение внутренней «поддержки», помогающий нам в путешествии по жизни. По словам Гротштейна, это эквивалент ангела-хранителя – внутренней божественности, присущей человеческому воображению.

По мысли Гротштейна, фоновое присутствие первичной идентификации - фантазийный и мифический аналог переживания младенцем материнского окружения - организующего принципа непрерывности, который с религиозной точки зрения обозначается как Бог, мистическая сила, Великое Дао - дух единства, связывающий все сущее (Винникотт). Это стержень нашего бытия, связующий и упорядочивающий внутреннюю и внешнюю жизнь.

«Я полагаю, что у нас есть врожденная потребность в отношениях с областью святости внутри нас, что в этом стремлении к сакральному каждый из нас совершает собственное паломничество – от низости, эгоистичности, нечестности и жестокости параноидно-шизоидной позиции через печаль, милосердие, жалость, скорбь и раскаяние депрессивной позиции – и вместе с этим переживает временный отказ от Эго. Возможно, что таким образом мы достигаем трансцендентной позиции мистического соединения с O» (Д.Гротштейн).

Область фонового присутствия первичной идентификации, этот эквивалент ангела-хранителя, Гротштейн связывает с силой воображения, с «внутренней божественностью, присущей человеческому воображению» (Гротштейн). Итак, волшебствам трансформации, открытиям для элемента чудесного мы обязаны воображению. Воображение открывает нам множество даров.

Именно воображение может как исказить, так и преобразовать. Воображение, конструирующее миф, в котором мы так остро нуждаемся. И мы не только создаем этот миф, но и являемся частью этого мифа. Мы переосмысливаем психотическое переживание как переживание, лежащее в основании становления психического: теперь я вписан в мир, и я не только видящий, я еще и видимый. Я не только декартовский мыслящий, но и переосмысливаемый некоей силой, находящейся во мне, носителем которой я и являюсь, и с которой я так упорно сражался.

Гротштейн восклицает: «Разве не является механизм идеализации способом найти объект, достойный почитания? Разве Эго-идеал не напоминает смутно о нашем мнимо возвеличенном Я?.. Разве мы не нуждаемся в объекте поклонения, в том, чтобы персонифицировать и мистифицировать его, чтобы опосредовать бесконечность и хаос нашей бессознательной психической жизни, так же как и внешней реальности, и чтобы представлять когерентность, баланс, гармонию и покой в форме всеобщего космогонического толкования?»

(5)